"ГАРАНТИЯ ВДОХНОВЕНИЯ МИЛЕН ФАРМЕР"
Сокращённая версия этой статьи опубликована в журнале "Караван Историй" за
июнь 1999 года.
Жёлтая пресса лишь изредка получает на подкормку сор из избы Милен Фармер. Она охотно рассказывает журналистам про стихи, музыку, клипы и фильмы, а мужчину, с которым она живёт уже пятнадцать лет, упорно называет только своим продюсером и режиссёром. И лишь иногда она нечаянно проговаривается о самом интимном - об их странной любви с Лораном Бутонна.
Придя на вечеринку, Милен сразу же принялась умирать от скуки. Впрочем скука преследовала ее давно. Так тоскливо бывает только когда тебе двадцать три, а окружающие в один голос умиляются: мадмуазель, у вас все впереди! А что именно впереди, этого никто не говорит. Хотя известно, что они имеют ввиду... В этой стране у всех на уме одна любовь. Вот уж на что-что, а на эту самую любовь Милен достаточно нагляделась, пока была помощницей гинеколога - одной из главных ее обязанностей было возобновлять запасы бумажных платков для рыдающих клиенток. Впрочем дамочки быстро забывали о своих слезах, и в обувном магазине, куда Милен вскоре перебралась работать продавщицей, они спускали деньги высокие каблуки ради все той же любви. Когда Милен пригласили поработать моделью - знакомые опять-таки начали подмигивать - впереди, мол, сплошной лямур да тюжюр! Какая тоска! Судя по всему жизнь явно не удалась, пора с нею кончать! «Милен, познакомься, это Лоран Бутонна, он снимает кино» - хозяин вечеринки настойчиво теребил Милен за плечо. - «А еще он тут песенку написал и сейчас ищет девчонку, которая могла бы и сыграть в его клипе. Ему нужно что-то типа тебя, не от мира сего...». Милен хмуро глянула на стоящего рядом парня. Вернее сказать, что он над ней возвышался, таким высоким и сильным казался он рядом с тоненькой и маленькой Милен. “Я не умею петь” - пробурчала она. “И не надо, я сам тебя научу” - кивнул Бутонна. С вечеринки они ушли вместе.
Его музыка Милен понравилась. И вскоре Лоран уже удостоился чести выслушать все ее самые мрачные прогнозы относительно нелепости человеческого существования. Узнав, что она пишет стихи о разочаровании и «кисло-сладком самоубийстве», он предложил ей единственный верный на его взгляд рецепт от скуки. Рецепт состоял из одного слова, которое Лоран повторял поминутно - творчество. Вот он, Лоран, творил всегда, а потому никогда не скучал. В десять лет он снял свой первый фильм - экранизировал «Бэмби», в семнадцать второй. Второй фильм был явно круче первого, назывался «Баллада о плодовитой» и его показывали в кинотеатрах, причем на сеансах “дети до восемнадцати лет не допускаются”, так что официально, он, Лоран, даже не был на собственной премьере. Как он всех тогда шокировал! Сейчас у него правда нет возможности снимать кино, но он начал писать музыку. Так что если Милен согласится творить вместе с ним - они пощекочут нервы всем этим обывателям.
Милен поняла сначала только одно - на свете есть человек которому настолько интересно жить, что этого “интересно” хватает даже на нее. А значит, за него надо держаться. Чуть позже она уже переживала - не дай Бог разочаровать Лорана, вдруг окажется, что она действительно не умеет петь?
Но она запела. Первый их клип вышел на экраны и сразу привлёк внимание. Музыка, слова, режиссура - Бутонна. Лилейный голосок, спутанные каштановые локоны, блестящий губы и бесстыжие глаза, которые вот-вот заплачут, - Фармер. Милен пропела на всю страну странную считалочку «Мама не права» - не то о детском непослушании, не то о лесбийской любви. Безучастное ко всему на свете, разочарованное «поколение Х» Франции 80-х откликнулось на появление новой певицы с невиданной для них эмоциональностью. «Взрослые», из числа «отцов семейств», тихо помешанных на лолитах, впились взглядом в экраны. Собственная мать Милен на «вызов» дочери не отозвалась - в семье не было принято раскрывать душу и делиться эмоциями. Позже в песне «Либертина» Фармер воскликнет: «Папа! Они украли моё сердце!», а в каждом интервью, улыбаясь, станет повторять: «Увы, понятия не имею, что думают мои близкие о моих песнях. Но я когда-нибудь я все же спрошу у них».
Скрывать свои чувства Милен была приучена с детства. Хотя бы потому, что всегда знала - людям нравятся весёлые, жизнерадостные, энергичные. А если вас гложет тоска, если ваши губы опущены, а не вздёрнуты добросовестной улыбкой - то это просто святотатство какое-то. Теперь она, не таясь, рассказывала Лорану: «Знаешь, я очень люблю грустить, даже когда это становится мучительно. Я люблю свои слёзы. Поверь, грусть - такое же богатое чувство, как и радость». Она пыталась оправдываться, а он целовал её заплаканные глаза. Бутонна заворожила меланхолия Милен, ему казалось, что она принимает выпавшую ей печаль со смирением, с каким монахиня принимает постриг. И вот уже в следующем клипе он обрядил Милен в белоснежный чепец и суровое платье христовой невесты. Впрочем, монашек Бутона представлял больше по книгам великого извращенца маркиза де Сада: поруганная невинность, оскверненная чистота - образец эротических утех любимого им ХVIII века. Так что в этом клипе даже статуэтка Пресвятой Девы, взглянув на Милен, заливалась краской стыда и закрывала лицо руками.
И когда Милен впервые разделась перед ним, взгляд Бутона выражал не столько восхищение любовника, сколько вожделение художника, заполучившего наконец идеальную модель для своих полотен. В темноте она нашептывала ему свои недавние мазохистские страхи: «Я была так противна себе. Мне хотелось избить саму себя, так я ненавидела своё лицо, я так стыдилась своего тела...», но Лоран уже представлял как горячий свет софитов будет ласкать её обнажённое тело на съёмочной площадке их нового клипа. Нагая, она была совершенна в образе обречённой, декадентской, разочарованной и распутной. Слишком хрупкая чтобы отождествляться с сексом, слишком изысканная чтобы быть святой, экзальтированная и холодная, возвышающаяся в молитвах и обреченная на костер. По настоянию Бутонна Милен перекрасила волосы в рыжий, как у матери, цвет: бледное ангельское лицо в обрамлении бесовского огня. Вылитая Маргарита, дайте ей помело и она будет летать, если, конечно, этого захочет Лоран...
Он настаивал на том, чтобы Милен продолжала писать стихи. Написанные ею строки он воспринимал как свои - и они, перебродив как молодое вино, превращались в его собственные песни. Этим вином можно было упиться до пьяна, а можно было приложиться к нему одним глотком, как в церкви в момент причастия. Милен пела будто перебирала чётки - странным напевным речитативом, мерцающим прохладным голосом, призрачным, потусторонним: «Ты возбудился, старый козел, любишь ты мой маленький пупок?..»,
«Я шлюха, я распутница, я - такая хрупкая, держите меня за руку...»
«Я хочу провести жизнь в постели, это идея фикс...»
«Наш недоношенный мир «кинули» ангелы...»
«Моя маленькая душа в грязи, возьми её в руки свои...»
Она пела так о любви и нелюбви, о Боге и дьяволе, о наслаждении и разочаровании. Она пела о притягательности игры в смерть и о наивности веры в бессмертие, Бутонна в клипах укрывал ее лицо тенью траурных кружев, а название песни и имя своей возлюбленной, не дрогнув, помещал на надгробие... Она искушала сладостью самоубийства, отрешённо, будто рассказывала об уже пережитом, но заново приснившемся. А Лоран снимал эти сны на пленку.
Милен рассказала ему, как любит Канаду, где провела свое детство, пока отец работал на строительстве плотины на Мичиганских озерах. Как, вернувшись в Париж, она возненавидела французскую горячность в противовес северной холодности, как тосковала, глядя на теплое синее море, по заиндевевшим снежным просторам. Она мечтала: «Я хотела бы кануть в космос в облачении из снега!» Ухватившись за эти рассказы Лоран сочинил для Милен «Тристану» - страшную сказку про заснеженную Россию, а потом начал творить зиму во многих других своих клипах. Изысканные кадры он завьюжил и заснежил, в теплых глазах Милен поселились острые снежинки, её волосы заискрились инеем. «Я хочу свою зиму... Я так одинока» звучало на высоких нотах и обжигало как лёд.
Она поведала ему свой жуткий страх перед уходящим временем, совсем ещё девчонка она уже панически боялась старости. Экранизируя песню «Я не хочу взрослеть» Бутонна придумал для Милен грим старухи, и её лицо, изрытое глубокими морщинами, исказилось от ужаса перед собственным отражением. В довершение кошмара старушечье лицо Милен облепила паутина. Лоран верно рассчитал - её тошнило от пауков.
Милен рассказала ему, что когда была маленькой, взрослые принимали её за мальчика. Они так часто жеманно восклицали: «Милен, какое прелестное имя для мальчика!», что родители порой даже не удосуживались исправить ошибку, а в душу ребенка начало закрадываться сомнение в своем поле, ведь не могут же умные взрослые ошибаться ни с того ни с сего! «Я так и не знаю, кто я, мальчик или девочка», - смеялась Милен, и Лоран из клипа в клип одевал её в мужскую одежду. Не то юноша не то девушка гарцевал на лошади, сражался на дуэли, принимал ванну в объятиях куртизанок, обнажал ягодицы (те самые, о которых Милен пела: «Мои ягодицы - источник твоего вдохновения») и уединялся с любовниками. Мода на унисекс в середине 80-х была ещё чем-то новым, бисексуальность ещё не утеряла привкус «запретного», и слова Милен «Я утверждаю, без обмана, я - мальчик. И ни за какие коврижки я не хочу раздеваться, так как без подделки - я мальчик!» возбуждали поклонников.
Поклонников становится всё больше. Со своим первым клипом она мгновенно входит в «Топ 50». Вслед за этим её альбом «Пепел луны» «воспламеняет европейские хит-парады». Проходит ещё пара лет, Милен поёт: «Позвольте мне быть собой», и пресса откликается галантным поклоном: «Первой певице Франции позволяется все!». Фармер называют французской Мадонной, в ней видят альтернативу пошлой попсе. В отличии от традиционных французских «мадемуазель-шансон», типа Патрисии Каас или Ванессы Паради, Милен вызывает поклонение и ненависть, доходящие до истерии. И если клипам Бутонна посвящают искусствоведческие диссертации, то Милен посвящают самоубийства. «Всегда найдутся люди, которые чувствуют себя в этом мире по-настоящему неуютно, вот для таких я и пою» - объясняет она.
В один из самых обычных рядовых дней в штаб квартиру французского отделения звукозаписывающей фирмы «Polydor» ворвался странный возбуждённый человек. Он потребовал свидания с Милен Фармер.
- Мсье, Милен Фармер не собиралась сегодня быть в нашем офисе...
- Мсье, мы не можем Вам ничем помочь...
- Мсье, мы не знаем, почему она не ответила на ваши письма....
- Да, да, мсье, я верю, что вы любите её...
- О, мсье, не надо....
Раздался выстрел. Мозги секретарши разбрызгало по всей приёмной. Безумец объяснил свой поступок строчками из Фармер: «жизнь - затянувшаяся трагедия, единственный герой которой - могильный червь». Милен узнаёт об этом от газетчиков. Но она не готова отвечать на их вопросы. Она захлопывает двери своего дома перед их носом. Пресса в недоумении - неужели эта певица не понимает, что вся эта жуткая история даёт ей шикарные возможности для рекламы? Почему она вообще так мало общается с прессой, ведь о ней все всё хотят знать? Никто не просит её выворачивать душу наизнанку, но подбросить хоть немного информации из своей личной жизни «звезде» никогда не мешает.
Они не понимают, что откровенность требует от неё слишком много сил, чтобы растрачивать их на «чужих» людей. Она и так живёт под пристальным и словно допрашивающим взглядом Лорана. От него не скрыться ни одной её мысли, ей кажется порой, что он знает её новые стихи до того, как она их напишет. О её стихах, его музыке, их клипах они говорят постоянно: утром за завтраком, в машине пока мчатся на съёмку и у обочины, пока их штрафуют за превышение скорости. День полностью принадлежит работе, а ночью... секс провоцирует мысли и образы, которые тоже могут пригодиться в работе - этот изгиб её тела, этот лихорадочный блеск её глаз, этот стон войдут в их новый клип. Секс может оказаться неудачным, новая песня - никогда!
Клип на песню «Без обиняков», как всегда, похож на сон, но на сей раз - это сон Бутонна. Страшный сон о том, как мужчина теряет женщину. Вот бредёт по пустыне кукольник, держа под мышкой свою куклу. Он встречает странных людей. Их руки тянутся к его кукле и отнимают её. В чужих грубых руках неуклюжая кукла-гарсон оживает и превращается в девушку. Но когда «зрители» уходят, на руках у кукольника вновь повисает тряпичная кукла-мальчик. Расшифровать этот образ не стоит труда: всю свою энергию и сексуальность Милен отдаёт публике, а не возлюбленному. Но Бутонна это вполне устраивает - ведь она отдаёт себя по его воле.
Союзу Милен и Бутонна уже пять лет, они влюблены в талант друг друга, и преданы друг другу самой стойкой преданностью - страстью соавторства. Но она начинает уставать. Не от работы даже, а от навязанного ей имиджа: Бутонна держит Милен в чёрных поэтических настроениях, как в чёрном теле. Когда они познакомились - она переживала юношескую депрессию, и меланхолия была ей к лицу. Но как теперь объяснить Лорану, что мир, описываемый ими в песнях, всё больше ей не по душе. Неужели он не видит, что обреченный взгляд загнанной девчонки исчез, ведь Лоран сам взрастил в ней уверенную женщину, способную просто быть счастливой. Но разве Милен забыла, что Бутонна принадлежит к той редкой породе людей, которые верны своим принципам (идеям, привычкам, настроениям), как Родине. Любую попытку Милен измениться Лоран воспримет как измену себе. Кривая снисходительная улыбка выдает его всякий раз, когда Милен привычно признаётся в любви к их общим романтическим кумирам - мрачному Эдгару Алану По и депрессивному Шарлю Бодлеру. Дело в том, что в отличии от Лорана, она заглядывает в эти книги все реже и реже...
Ты хочешь чего-то нового? Так сделай шоу, дорогая! - предлагает он в один прекрасный день. Милен в панике. До сих пор она появлялась перед зрителями только на экране. Она боится сцены! Ну и что, что она училась в театральной школе и сыграла несколько ролей. Она заранее содрогается от свиста, которым наверняка наградит её публика. И кто её защитит - ведь Бутонна не сможет вырезать неудавшиеся па, и «переписать» сорвавшийся голос... Она забыла о том, что умеет петь, она забыла о том, что она «звезда», она снова перестала верить в себя, и захотела одного - укрыться за спиной у Лорана. Милен опять чувствует себя маленькой девочкой, отданной на растерзание злому насмешливому миру. Вцепившись в спину Лорана мертвой хваткой и не дыша, она стоит в полутьме кулис, прислушиваясь к залу, шум которого напоминает ненавистный ей морской прибой. Все репетиции позади, все газеты ожидают рецензий на первое шоу Милен Фармер, аншлаг... Страшно! То, как Милен может быть страшно, знает только Бутонна. Только Бутонна знает, что надо сделать - схватить Милен за шкирку и вышвырнуть на сцену... Занавес! Аплодисменты!
За семь дней шоу посмотрело 75 тысяч человек - небывалый успех для первых концертов. После каждого выхода на сцену, Милен чувствует полнейшее опустошение. Серебряный, золотой, бриллиантовый диски - это награды за чёрное отчаяние, в которое она вновь начинает погружаться. Бутонна считает, что все происходящее к лучшему. Душевная боль - гарантия вдохновения. Оно пригодится Милен в ближайшее время. Пришла пора снимать большое кино...
Как он мечтал делать кино! Собственно только ради кино, он взялся когда-то за клипы, и только ради клипов заинтересовался Милен. Каждый свой клип он делал как большой фильм, с оригинальным сценарием, включающим диалоги в начале или финале сюжета, с актерскими пробами, с огромной массовкой и даже титрами. Он делал большое кино в миниатюре, но миниатюрной была только его героиня.
Подготовка к съёмкам и сами съёмки «Джорджино» продолжаются четыре года. Четыре года бесед о фильме только с друг другом и иногда с узким кругом избранных - Бутонна пребывает в состояние суеверного страха, что посторонние разговоры о его мечте могут помешать её воплощению. На церемонии в Монте-Карло, где Милен вручают World Music Award, Лоран занят мыслями о выборе актера на главную мужскую роль - во Франции нет никого подходящего и, судя по сливкам артистической богемы, собравшейся в зале - во всей Европе не найдется мужчины достойного воплотить замысел Бутонна!
Мужчина нашелся в Америке. Его звали Джефф Дальгрен. Он был тоже музыкант. По ходу фильма его герой влюблялся в героиню Милен. По ходу съемок Милен влюбилась в Джеффа. Лоран, который смотрелся в её лицо, как в собственное отражение, не желал замечать паническую бледность и вспухшие от затяжных поцелуев губы. Мадам - обращался он к гримёрше - сделайте что-нибудь с лицом мадмуазель Фармер, у неё слишком вульгарный грим...
Большой фильм требует рекламы и Милен вынуждена давать бесконечные интервью.
- Вам нравилось сниматься?
- О, да... Особенно, когда Лоран заставлял меня бегать по глубокому снегу в облегающем платье, при температуре минус двадцать, теряя дыхание. Пять месяцев подряд я просыпалась в пять утра! Но то, как на моих глазах, постепенно, кадр за кадром собиралась эта головоломка, потрясло меня. Я увидела, как все, чем жил Лоран, ожило и забурлило...
- Изменили ли съемки ваши отношения с Бутонна?
- Безусловно я открыла для себя другого человека. Меня потрясла глубина той страсти, с которой он делает кино. Странной рассудочной страсти.... Я попытаюсь объяснить вам... Лоран был похож на воинствующую машину! Представляете, машина и я - самое хрупкое существо на свете!
- Насколько важен для вас этот фильм?
- Я получила, то что хотела - сыграла в кино... А вот для Лорана этот фильм стал прежде всего выяснением отношений с самим собой....
На выяснение отношений с неверной женой у Бутонна не хватало ни времени, ни страсти. Страсть... К моменту премьеры «Джорджино» они были вместе уже десять лет. Милен когда-то пела: «Я хотела бы прожить все за один неистовый миг и не следить за тем, как время точит любовь». И вот теперь Лоран сделал фильм, который был похож на долгое прощание с любовью и красотой. Сердце Милен болезненно сжалось при первых же звуках музыки, написанной Бутонна специально для картины: электронным аккордам его синтезатора аккомпанировали завывавшие волки, метели и плач умерших детей. Мистик Лоран Бутона пригласил публику в гибельный мир своих сумрачных фантазий... Но, увы, магия печали, на которую всей душой откликались слушатели Милен Фармер, почему-то оставила равнодушными зрителей «Джорджино». Кассовые сборы оказались ничтожны. Критика не спешила с восторгами. Джефф Дальгрен, не став звездой Франции, уехал домой, в Штаты.
Лоран и Милен сидели в гостиной и «праздновали» полный провал «Джорджино». Лоран поднял бокал с красным вином и посмотрел сквозь него на свет. Лучи солнца засияли рубиновым, небо в миг побагровело. Горячее солнечное прикосновение показалось ему дыханием костра инквизиции, ему захотелось преклонить колени в исповедальне, отделанной пурпурным бархатом людских грехов. Он склонил голову, пытаясь снова поймать понравившийся ему блик. В поле его зрения попало лицо Милен, Лоран сочувствовал ей: она так много раз заявляла во всеуслышание: «Без кино я умру», что теперь, ей наверное кажется, что она уже умерла. Но он отбросил иронию и поспешил вернуться к своим фантазиям. В них Милен отводилась роль вавилонской блудницы, одетой в багрянец диких ночей, а не жены, пребывающей в дурном настроении. Милен отщипнула кусочек камамбера, жёлтая вязкая масса склеила пальцы, она брезгливо взмахнула ладонью, и опрокинула бокал. Собственная неуклюжесть привела её в ярость, а Лоран даже бровью не повёл. Вино всё ещё растекалось по скатерти, когда Милен уже мчалась по шоссе к ближайшему бистро - картофель фри и кола со льдом - её обычный заказ.
Через несколько дней Милен сбежала от Лорана и от их общей неудачи, которую он почему-то воспринял как победу, в Штаты... Вообщем к Джеффу, что уж там скрывать! Ради жизни с любовником в Лос-Анджелесе ненавидящая солнце Милен была готова покрыться веснушками головы до пят. Подальше от мрачного, сырого Парижа, подальше от грязной Сены - этой купели для утопленниц, подальше от льнущей к сердцу музыки Лорана - прямиком в попсовые ритмы пронумерованных авеню. Они успокаивали её, как речь психоаналитика успокаивает миллионы американцев, подгоняя их под счастливый стандарт.
Что уж точно она ненавидит американского, так это психоаналитиков. Милен не раз советовали обратиться к их услугам. Хотя ей не раз советовали обратиться к их услугам, её передёргивало от самой идеи. Она и так прекрасно знала, что все её комплексы и страхи родом из детства. Лоран, например, восторгался: «Когда я тебя увидел, сразу вообразил, что эту девочку в детстве, по меньшей мере, насиловал собственный отец...». Лечь на кушетку психоаналитика, и дать ему покопаться в твоих мозгах - что может быть проще. Почти как у стоматолога - наркоз и ваш зуб вынут блестящими длинными щипцами и с лязганьем брошен в металлическую ванночку - только вместо зуба в кровавой жиже будет плавать что-то сокровенное, что самой себе-то боишься открыть. Нет уж, никаких психоаналитиков! К тому же какой психоаналитик поручится ей, что вместе с «психотравмой» он не вырвет из неё её талант - дар собирать строчки стихов из образов, видений, теней, выплывающих из её подсознания и даже ей самой непонятных. Её строчки до конца понимает только Лоран.
Лоран, Лоран, Лоран! К чёрту Лорана. Почему она то и дело думает о нём, если в её жизни теперь есть Джефф? Милен села за столик в японском ресторанчике, заказала свое любимое суши и, вертя в руках костяные палочки, принялась внушать самой себе: «У меня новая жизнь, у меня новый возлюбленный, у меня будут новые песни... и вообще к обычному составу музыкантов мне надо добавить бас-гитару! То-то будет сюрприз для утончённого Лорана», - Милен засмеялась, в Штатах почему-то было особенно легко смеяться. Может потому что, здесь её никто не узнавал, а может потому, что рядом был Джефф, а может потому, что рядом не было Бутонна.
Она так быстро ушла в работу по созданию нового альбома и съёмкам новых клипов с новыми режиссерами (среди которых Люк Бессон и Абель Феррара), что в Европе даже не заметили, что рядом с нею нет Бутонна. Она же, оказавшись «на свободе», с удовольствием принялась экспериментировать. Ритмы а’ля хип-хоп и гитарные запилы Джеффа в её новых композициях основательно преобразили музыку Бутонна. А режиссёр Маркус Ниспель, сделавший подряд сразу несколько клипов Милен, превратил её обычную секс-диву, самодовольно позирующую перед камерой. Играть в этих клипах ей было нечего, а она не только не огорчалась этому, но даже радовалась. Впервые в жизни работа не требовала от неё напряжения, а казалась развлечением. Объехав с Джеффом пол-Америки, Милен поразилась, как изменились её настроения - она по-прежнему писала свои любимые акварели, но все реже её кисточка погружалась в бордовый, фиолетовый и чёрный, и все чаще в жёлтый, голубой и изумрудный. Пришёл день, когда она во всеуслышание заявила: «Я стала другой. Всё потому, что в моей жизни появился человек, который за уши вытянул меня из темного подземелья на яркую с поляну. И теперь я хочу дать своим зрителям как можно больше света!»
Светом, а так же множеством других феерических эффектов, занялся в её новом шоу Бутонна. Милен вернулась в Париж после двух лет отсутствия и привезла с собой всю свою американскую труппу - танцовщиков, бэк-вокалисток и, конечно, музыкантов, среди которых был и Джефф Дальгрен. Лоран прежде всего «переписал» заново тексты всех последних песен Милен, а потом принялся репетировать. Ярлык «подкаблучника», которым Бутонна пытались наградить доброжелатели, не трогал его. Он не сомневался - Милен уже отбунтовала свое и скоро вновь будет полностью в его власти. Готовя «Концерт в Берси», Лоран доводил до изнеможения и свою звезду, и её музыкантов.
Милен стояла на сцене, залитая волнующим серебряным светом, и чувствовала, что больше не может петь. Звук собственного голоса, произносящего слова о любви, мучил её, вызывая надсадную боль. Она сделала паузу, болезненно прислушиваясь к вою гитарных струн, терзаемых стоящим за её спиной Джеффом. В ту же секунду Бутонна за режиссёрским пультом отдал очередной короткий приказ, и множество солнечных зайчиков заметались по сцене и попали в глаза Милен. Из глаз её брызнули слёзы, и свет сделал их хрустальными. Она плакала в тот день на сцене четыре раза, застенчиво шептала в микрофон свои извинения, но перестала сдерживать плач, когда запела строки о двоих, которые знают, что между ними появился третий. От этого третьего Милен надо было отказаться...
Прошёл год. Жизнь с Лораном вошла в привычную колею из съемок, репетиций и ночных споров о песнях. Шли последние репетиции нового шоу, и стоя на сцене того же самого зала в Берси, Милен размышляла: ей выпало редкое женское счастье, её первая любовь оказалась единственной настоящей любовью, их союз с Бутонна действительно можно назвать идеальным. Так что пора подумать о ребёнке, ведь ей тридцать шесть лет...
А вечером Лоран посвятил её в свои творческие планы:
Он познакомился с молоденькой певицей, её зовут Натали Кордона, и из неё несомненно выйдет толк... (Милен вздрогнула, заметив огонь, загоревшийся в глазах Лорана.) Он уже предложил ей свою помощь и намерен продюсировать её альбом.... (Милен забила дрожь, когда в интонациях Лорана ей почудились давно забыты ноты.) Конечно, она интересует его только как певица. (Милен знает - лучше, если бы он просто с нею спал.) Он чувствует, что сможет сделать из малышки звезду... (Милен хотелось кричать...)
- Что за дурацкая ревность? Милен, не сходи с ума... Какого чёрта я должен выслушивать эти дурацкие обвинения....
Он ушёл. Вернее, она с гневом захлопнула за ним дверь. И, прислонясь спиной к дверному косяку, сползла на пол. Истерика не отпускала её. Много лет она отдавала Лорану все свои мысли, идеи, ощущения, чувства, сны, воспоминания, привычки... Он вычерпал её душу до самого дна. И вот теперь осталась одна пустота. Милен замерла. Она почувствовала себя обмякшей тряпичной куклой, повисшей на руке у любимого кукольника. Что ему стоит одним движением руки сбросить куклу и отправиться в путь налегке?
Милена Мусина
